ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ – До того, как Президент США Дональд Трамп решил вывести свою страну из Совместного комплексного плана действий (СВПД) в мае 2018 года, Джавад Зариф, министр иностранных дел Ирана и главный создатель Иранского ядерного соглашения, был самым популярным общественным деятелем в своей стране. Спустя год после выхода США, согласно опросу Университета Мэриленда, популярность Зарифа значительно превзошла популярность генерала Кассема Сулеймани, бескомпромиссного командира Революционной гвардии, который был убит в Багдаде по приказу Трампа.
Трамп говорит, что он санкционировал удар беспилотника, который убил Сулеймани, чтобы “остановить войну”. Что более вероятно, так это то, что он ее разжег – или, по крайней мере, сделал шаг в этом направлении.
Ни от одного лидера нельзя ожидать точного прогнозирования последствий его внешнеполитических решений. Но их ожидания должны быть реалистичными, а это означает, что выполняя свою работу они должны основываться на достоверных данных и всестороннем понимании экономической, политической, исторической и культурной динамики. Когда ожидания нереалистичны, результаты часто бывают катастрофическими.
Наглядным примером в этой связи может служить вторжение Президента США Джорджа Буша в Ирак в 2003 году, которое, среди прочего, привело к гибели сотен тысяч иракских мирных жителей. И так было практически со всеми внешнеполитическими решениями Трампа, особенно в отношении Ирана.
Первой крупной ошибкой Трампа был выход из Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). Иран не нарушил условия ядерной сделки 2015 года, и другие подписавшие его стороны также сохранили приверженность ее соблюдению. Но Трамп хотел больше уступок от иранских лидеров, поэтому он пренебрег обязательствами своей страны, вновь ввел санкции и подтолкнул американских партнеров и союзников последовать его примеру.
Предполагалось, что кампания “максимального давления” приведет либо к быстрой капитуляции Ирана из-за непомерных требований США, как отмечал госсекретарь Майк Помпео, либо к экономическому краху. В последнем случае, как уверяли Трампа его советники-коршуны, беспокойная и охваченная нищетой иранская общественность отвергнет сторонников жесткой линии, таких как Сулеймани, и поддержит формирование нового руководящего состава, который принесет мир и стабильность в регион. В 2018 году, Джон Болтон, тогдашний советник Трампа по национальной безопасности (который ранее выступал за бомбардировку Ирана, в качестве меры подчинения), сказал группе иранских изгнанников, что “до 2019 года” они будут праздновать смену режима.
Администрация Трампа была настолько уверена в своих оценках, что, кажется, никогда не рассматривала альтернативный исход. Например, она не учитывала вероятность того, что Иран отреагирует на резкое падение экспорта нефти путем увеличения ее добычи. Да, это не самый очевидный ответ, поскольку он может ослабить остающиеся экспортные доходы Ирана. Но иранцам тоже нужна нефть, и они не могли позволить себе стремительный рост цен на сопоставимый импорт; в ноябре протесты против роста цен на газ охватили страну.
Безусловно, администрация Трампа не ожидала, что через два года после возобновления санкций, экономика Ирана начнет проявлять признаки восстановления. И все же, в третьем квартале 2019 года занятость выросла на 3,3% в годовом исчислении, а безработица снизилась до семилетнего минимума.
Очевидно, что администрация Трампа сильно недооценила Иран. Но ложные представления о положении в стране простираются далеко за пределы Белого дома. В статье New York Times от 2018 года показан низкий стандарт доказательств относительно сообщений, отражающих экономическую и политическую нестабильность Ирана.
В комментарии утверждается, что, согласно “официальным источникам”, в 2015 году 40% иранцев жили за чертой бедности. Но источник, на который ссылалось это заявление, вел к неизвестному веб-сайту на персидском языке, в котором не упоминалось ни одного официального отчета. Между тем, данные Всемирного банка показывают, что сопоставимый на международном уровне уровень бедности в Иране в 2015 году составил 11%, примерно столько же, сколько в соседней Турции.
Конечно, когда вышла эта статья, иранцы протестовали против экономических трудностей. Но протест – это не революция, не говоря уже об успешной смене режима, особенно в стране, где силы безопасности готовы сражаться и могут проявить крайнюю жестокость для подавления инакомыслия, как они это сделали, чтобы остановить ноябрьские протесты из-за роста цен на газ.
Тем не менее, наблюдатели должны быть аккуратнее в своих предположениях о том, что сторонники жесткой политики Ирана удерживают власть исключительно силой. Опрос Университета Мэриленда показал широкую поддержку не только Сулеймани, но и другого сторонника жесткой линии: Эбрагима Раизи, который возглавляет судебную систему Ирана.
Это не сложно понять. На выборах 2013 и 2017 годов иранцы поддержали умеренного Зарифа и Президента Хасана Рухани, потому что они верили, что ядерное соглашение откроет новую эпоху мира и экономической безопасности. Но даже несмотря на то, что этим лидерам удалось обеспечить СВПД, они были бессильны перед тем, чтобы помешать США отказаться от него.
Иранцы хотели стабильности и процветания. Вместо этого они получили больше экономических трудностей и непредсказуемости, включая призывы США к смене режима. Учитывая, как плохо спонсируемая США смена режима перешла на другие страны по соседству, многие высказались в поддержку Сулеймани, который успешно защищал границы Ирана против Саддама Хусейна в 1980-е годы и, совсем недавно, против Исламского государства.
Знаменитое предостережение Джорджа Оруэлла гласит, что ложная вера в конечном итоге “сталкивается с твердой реальностью, обычно на поле битвы”. К сожалению, похоже, что это скорее всего произойдет с США в Иране – и скоро.