НЬЮ-ЙОРК – В начале ноября в японской Иокогаме Сия Колиси, первый в истории чернокожий капитан команды национального регбийного союза ЮАР «Спрингбокс», от имени своей страны поднял над головой Кубок Уэбба Эллиса. Когда-то эта игра ассоциировалась исключительно с белыми южноафриканцами, в то время как Колиси родился в бедном городке в провинции Восточный Кейп. Бывший капитан «Спрингбокс» Жан де Вильерс заявил, что победа команды стала победой «для всей страны». Но это было нечто, чему могли бы порадоваться не только южноафриканцы.
Впрочем, в некотором смысле Майкл Литч, капитан японской команды «Храбрые цветки» (Brave Blossoms), является даже более выдающимся феноменом. На протяжении нескольких недель Литч (его отец – новозеландец, а мать – фиджийка) был лицом команды, представлявшей одно из самых изолированных в мире и этнически гомогенных обществ. Да, конечно, родословная коренных японцев едва ли чиста или монолитна. Но для большинства из них этническая принадлежность неотделима от гражданства. Быть японцем – это в крови. Литч, впервые попавший в Японию 15-летним школьником, кажется, доказал, что это не так. В Японии его теперь официально называют Литч Майкл – имя и фамилия пишутся в японском порядке.
Литч – не единственный японский игрок из-за рубежа. Другие члены команды приехали из ЮАР, Тонга, Новой Зеландии и Южной Кореи. Конечно, в этом многообразии в национальных спортивных командах есть элемент оппортунизма, а в регби правила на эту тему особенно мягки. Государства хотят, чтобы их команды побеждали, и подбирают таланты отовсюду, где могут их найти. Эта концепция возникла задолго до появления международных спортивных соревнований. Например, большинство солдат, разгромивших Наполеона для герцога Веллингтона, родились за пределами Британских островов. Многие из них даже не говорили по-английски.
Но интересно, как быстро чувство племени способно адаптироваться к новым обстоятельствам. Ещё недавно британские футбольные клубы, как и клубы во многих европейских городах, формировали рьяную преданность по географическим, этническим и даже религиозным признакам. Почти все игроки были местными ребятами. Некоторые команды в Лондоне ассоциировались с ирландскими фантами, а другие – с еврейскими. В Глазго команды «Рейнджерс» и «Селтик» были ожесточёнными соперниками, потому что один клуб был якобы протестантским, а другой – католическим. Но уже к концу прошлого века топовый клуб в Британии был бы рад иметь хотя бы пару британских игроков, а тем более британского тренера. Между тем, лояльность фанатов нисколько не уменьшилась, а фанаты разных клубов по-прежнему с удовольствием колотят друг другу. Иностранные игроки могут быть наёмниками, но это «наши наёмники».
Впрочем, при пристальном рассмотрении вопроса о лояльности племени можно быстро увидеть более сложную картину, причём не только в спорте. Один венгерский еврей однажды рассказывал мне, что антисемиты не считают евреев настоящими венграми до тех пор, пока какой-нибудь еврейский писатель не получит Нобелевскую премию; тогда они становятся «одними из нас». В Германии звёздный футболист турецкого происхождения однажды заявил, что его считают национальным героем, когда игра выиграна, но, если Германия проиграла, его винят первым.
Японцы радуются успехам теннисистки Наоми Осаки (её мать – японка, отец – гаитянин, а училась она в США) как национальным победам, но это не означает, что многие считают её настоящей японкой. Одному из её спонсоров – компании по производству лапши Nissin Foods – пришлось извиняться за рекламную кампанию, в которой темнокожая теннисистка была представлена в виде мультипликационного белого персонажа. У Литча японский паспорт с 2013 года, и он отлично говорит по-японски. Но считает ли большинство японцев его «одним из наших», когда он находится за пределами поля для регби, открытый вопрос.
Тем не менее, кое-что меняется, причём даже в сверхконсервативной Японии. В 1950-е годы японский профессиональный борец по имени Рикидодзан превратился в национального идола, потому что регулярно побеждал намного более крупных и обычно очень светловолосых индоевропейских противников. В этих схватках было немало шоуменства: обычно они начинались с того, что бледнолицый гигант издевался над небольшим азиатом, а заканчивались победой-катарсисом, когда отважный японец укладывал иностранца на лопатки. Униженные поражением в войне и американской оккупацией, японские мужчины особенно наслаждались чувством косвенной мести, наблюдая за Рикидодзаном в телевизорах, которые выставлялись в витринах магазинов по всей стране.
Тот факт, что этого японского героя в реальности звали Ким Син-рак, а родился он в Северной Корее, должен был храниться в строжайшем секрете. Как вспоминают знавшие его люди, он построил маленькое святилище в своей квартире, поместив туда фото матери и окружив её различными корейскими артефактами. Лишь его самые близкие друзья знали об этом. На публике же он был исключительно японцем. (К несчастью, Рикидодзан, вращавшийся в сомнительных кругах, получил ножевое ранение от гангстера в ночном клубе Токио в 1963 году, но продолжил кутить вместо того, чтобы лечь в больницу, и через несколько дней умер).
Происхождение семьи Литча, конечно, ни для кого не секрет. Уже одна его внешность сделала бы невозможной попытку скрыть иностранные корни. Но вот это-то и важно. Рикидодзан приходилось спасать (мужскую) японскую честь, притворяясь кем-то, кем он на самом деле не был. А в крови Литча нет ничего японского. И достаточное количество японцев могут по-прежнему считать его чужаком. Тем не менее, он стал капитаном национальной команды. Называйте это оппортунизмом. Но это ещё и признак прогресса.