БЕЙРУТ – Ретроспективно финансовые кризисы обычно выглядят предопределёнными; но редко по ним можно с ясностью судить о дальнейшем направлении истории. Именно такова сегодня ситуация в Ливане, где предсказуемый кризис погрузил страну в состояние глубокой неопределённости.
С тех пор как в Ливане завершилась длительная гражданская война (1975-1990), экономика и политическая система страны опирались на внешние заимствования, что неизбежно привело к чрезмерному уровню госдолга. В какой-то момент приток капитала должны был остановиться, и этот момент настал в конце 2019 года – вслед за чередой негативных шоков.
Из-за этой «внезапной остановки» страна оказалась в тройном кризисе драматических масштабов. Первая проблема – платёжный баланс. Дефицит счёта текущих операций Ливана сегодня равняется шокирующим 25% ВВП, а экспортная база страны слишком мала, чтобы оплачивать жизненно необходимый импорт. Вторая проблема – бюджетная. Госдолг Ливана сегодня превышает 150% ВВП. Доходы правительство резко падают под давлением рецессии, а дефицит бюджета, который и так уж велик (10% ВВП в 2019 году), быстро увеличивается.
И плюс ко всему этому в Ливане начался кризис в банковском секторе. Крупнейшие банки, основные получатели притока капиталов из-за рубежа, активно инвестировали в ливанский госдолг (в среднем на его долю приходится 50% их инвестиционного портфеля), и теперь они стали фактически неплатёжеспособны.
В совокупности эти три кризиса погрузили экономику в бездну. Компании, которым остро не хватает кредитов и импорта, начали увольнять работников или вообще закрываться. Рецессия грозит перерасти в ливанскую «Великую депрессию».
В ливанской политической экономии рантье первичным источником капитала была не нефть, как в других странах региона, а инвестиции представителей диаспоры Ливана, которых привлекали высокие процентные ставки и фиксированный обменный курс, привязанный к доллару. Неудивительно, что повсюду можно было увидеть признаки «голландской болезни»: размеры депозитов выросли до уровня более 400% ВВП, создав эффект богатства, который снизил уровень национальных сбережений до невероятных ‑3% ВВП. Уровень неравенства высок и продолжает расти. Реальное (с учётом инфляции) укрепление валюты – примерно на 50% в период 2000-2015 годов – ослабило торгуемые секторы экономики. Не имея товаров и услуг, которые можно было бы экспортировать, Ливан начал терять образованную молодёжь.
Впрочем, намного важнее то, что масштабный приток капитала позволял узкой элите укреплять свои позиции за счёт патронажа, а не качества работы. Эта элита доила как государственный, так и частный сектор, создав раздутый правящий круг «друзей». Хотя такая система гарантировала определённую политическую стабильность, причём в регионе, который отличается особой хаотичностью, она не смогла удовлетворить базовые потребности людей. Даже обеспечение электроэнергией осуществляется с перебоями и ненадёжно, а уж более широкие проблемы, связанные с макроэкономикой, вообще полностью игнорировались.
Финансовый кризис спровоцировал политическое восстание. Народное революционное движение вышло на улицы с целью сказать «нет» узкой элите и с требованиями покончить с коррупцией. Несмотря на это, реакция режима на экономические проблемы Ливана до сих пор оказывались исключительно благоприятной для элиты, а это означает, что «выход» из кризиса в итоге может быть достигнут за счёт бедняков и среднего класса, ещё сильнее консолидировав элитарную политику.
Например, государство отказалось ввести контроль за движением капитала, оставив на усмотрение самих банков (а в число их основных акционеров входят правящие политики) решение о том, как именно нормировать снятие наличных. На практике это позволило элите вывести свой капитал за рубеж, пока рядовые граждане с трудом пытаются получить доступ к собственным вкладам.
Кроме того, центральный банк снизил процентные ставки по депозитам, но не стал снижать ставки по госдолгу, что увеличило прибыли банков. И, несмотря на сокращение валютных резервов, он продолжает обслуживать внешний долг, обязательства по которому в основном принадлежат местным банкам. Есть также признаки, что он может начать продавать государственные активы структурам, которые связаны с элитой, причём по заниженным ценам.
Между тем, официальный обменный курс остаётся неизменным, что открывает элите доступ к дешёвым долларам, пока рядовые граждане сталкиваются с реалиями быстро падающего рыночного курса (размер дисконта к официальному курсу сейчас равен 40%). Девальвация ускорится, когда государство начнёт печатать лиры (их также называют фунтами) для выплаты зарплат госслужащим. Более того, центральный банк уже начал использовать лиры для выплаты процентов по долларовым депозитам (на долю которых приходится более 80% всех депозитов), что создаёт предпосылки для инфляционной девальвации госдолга. А когда издержки снижения долга перекладываются на плечи вкладчиков путём «лирализации» их вкладов, собственный капитал банков может оказаться в основном никак незатронутым.
Если этот сценарий станет реальностью, средний класс Ливана будет уничтожен из-за снижения реальных зарплат и пенсий, а также ликвидации его сбережений. Ускорится эмиграция квалифицированной молодёжи, и даже финансовые интересы диаспоры, на которую опирается система, могут пострадать. Если в этой ситуации элитарная система выживет, она будет управлять обедневшим населением, которое можно будет контролировать с помощью значительно подешевевшего патронажа. Ливан окажется в ситуации аналогичной той, что наблюдается в Венесуэле.
Новая республика, за которую агитируют революционеры, напротив, предлагает радикально иные подходы. Революционеры хотят улучшить Ливан, а не покинуть его. Они верят, что показатели страны намного ниже её потенциала, и что профессиональные качества, меритократия и социальная справедливость должны прийти на смену коррупции, системе «друзей» и неравенству. Они хотят создать динамичные, высокотехнологичные отрасли, сделать сельское хозяйство экологически более устойчивым, позиционировать страну как культурный центр и добиться большей синергии с диаспорой.
Для достижения этих целей участники движения реформ хотят добиться упорядоченного сокращения госдолга, который будет обеспечен собственным капиталом банков, а также провести принудительную «стрижку» вкладов у 1% вкладчиков, на долю которых приходится более 50% суммы всех депозитов. Они поддерживают умеренную девальвацию валюты и радикальное улучшение бизнес-климата ради повышения конкурентоспособности экспорта. И они готовы повести глубокую реструктуризацию бюджета, сделав акцент на ликвидации коррупции и на увеличении расходов на социальные программы и инфраструктуру. Неизбежную рецессию можно было бы смягчить за счёт поддержки международного сообщества, в том числе Международного валютного фонда.
Сегодняшняя борьба вокруг состава нового кабинета министров является частью более широкой битвы за новую политическую систему. Финансовый кризис создаёт смертельную угрозу для страны; но одновременно он открывает шанс для политических перемен. Будущее Ливана висит на волоске.