НЬЮ-ЙОРК – Чарльз Кэрролл из Кэрролтона (штат Мэриленд) был единственным католиком, подписавшим «Декларацию о независимости» в 1776 году. Хотя он был одним из отцов-основателей, Кэрролл, будучи католиком, не имел права занимать государственные должности. Эта норма изменилась лишь в 1789 году, когда Конституция запретила Конгрессу устанавливать какую-либо религию, а религиозная принадлежность перестала быть препятствием для тех, кто стремился на госслужбу.
Не всем нравилось такое разделение церкви и государства. Некоторые критиковали Томаса Джефферсона как опасного неверного, а фанатики считали, что религия в Америке погибнет, если он будет избран президентом. До сих пор есть множество людей, которые хотели бы вернуть религию в центр общественной и политической жизни. По всей видимости, именно это имел в виду генеральный прокурор США Уильям Барр, глубоко консервативный католик, когда осудил «секуляристов» за «атаку на религию и традиционные ценности».
Предубеждения против католиков как врагов свободы и потенциальных предателей (из-за их духовной верности Риму) тоже преодолевались с трудом. В 1821 году Джон Адамс задавался вопросом, может ли «свободное правительство в принципе сосуществовать с католической религией». Англо-американская свобода и демократия традиционно ассоциировались с сильным протестантским индивидуализмом, а католики считались реакционными рабами церковной иерархии. Индивидуалистичные протестанты были свободно мыслящими, трудолюбивыми и желающими добиться для себя лучшего (как материально, так и духовно), в то время как католики были отсталыми и не так уж редко ленивыми.
Идею, что католики не подходят для капитализма, пропагандировал в начале прошлого века известный немецкий социолог Макс Вебер (протестант). Джону Кеннеди, пока что единственному католику, ставшему президентом США, пришлось специально заявить в ходе предвыборной кампании, что он верен Конституции, а не Ватикану. Антикатолические предубеждения сыграли свою роль и в английской враждебности к проекту европейской унификации, который иногда рассматривался как папский заговор с целью восстановления Священной Римской империи.
Поразительные взгляды генпрокурора США – не единственный признак того, что времена сильно изменились. Лишь один член Верховного суда является протестантом (Нил Горсач), хотя даже он воспитывался как католик. Трое из судей – евреи. Остальные пять – католики (причём некоторые связаны с «Опус Деи», полусекретной организацией, которая расцвела в фашистской Испании в 1930-е годы).
Ещё одна историческая перемена, начавшаяся во второй половине XX века: политическое сближение евангелических христиан с консервативными католиками. На протяжении длительного времени американские протестанты были довольны конституцией, которая защищала их религиозную жизнь от вмешательства государства. Духовно нейтральным правительствам можно было уступить общественную сферу, если они оставляли в покое религиозных верующих. Но ситуация изменилась в 60-е годы, когда началось движение за гражданские права, встревожившее многих белых христиан, особенно в южных штатах. Сегодня евангелисты, как и католические консерваторы, входят в число наиболее рьяных сторонников президента Дональда Трампа. Они тоже считают, что семья и вера подверглись осаде со стороны либералов и секуляристов.
Для обеих групп тот факт, что Трамп не очень известен своей религиозностью, и то, что его жизнь – это что угодно, но только не образец традиционной христианской морали, не имеет значения. Такие фигуры, как министр энергетики Рик Перри, верят в то, что Трамп – «избранник Божий». Госсекретарь Майк Помпео предположил не так давно, что Трамп был «возвышен», чтобы спасти Израиль. «Как христианин, – заявил он, – я точно верю, что это возможно».
Можете называть это лицемерием, но вы не уловите смысл. Почитание подобного рода не требует, чтобы лидер был морально безупречен. Даже грешник может стать инструментом Господа.
Не желая, чтобы их обвинили в предвзятости, люди иногда не хотят указывать на религиозную принадлежность общественных фигур в Америке. Но важно понимать историю тех или иных верований, чтобы оценить невероятную эпоху, в которой грешный президент окружён верующими, убежденными в том, что Бог поставил его в Белый дом для спасения Израиля и исправления злой и лукавой секулярной Америки.
Конечно, не все католики – реакционеры. Им не является папа Франциск, и именно поэтому католики, подобные Стиву Бэннону, который ранее оказывал идеологическое влияние на Трампа, так сильно его не любят. Теология освобождения, популярная в Южной Америке в 1960-е и 1970-е годы, была движением радикальных левых. А спикер Палаты представителей США Нэнси Пелоси, один из главных политических оппонентов Трампа, – католик в той же мере, что и Барр.
Однако в католицизме есть возникшее в Европе направление, которое так и не примирилось с Французской революцией, сломавшей мирскую власть церкви и ниспровергнувшей божественное право королей, на которое опиралась абсолютная монархия. Один из наиболее красноречивых и влиятельных реакционных мыслителей, Жозеф де Местр, верил, что без священной власти монархии и церкви, общество скатится в аморальный хаос.
Это направление мыслей, настроенных против Просвещения, никогда не угасало. Во Франции оно способствовало появлению крайне правых националистических движений, например, антилиберальной, антисемитской и антисекулярной организации «Французское действие» («Action Française»). Впрочем, католические консерваторы была не единственными христианами, выступавшими против секулярного наследия Французской республики. Главная кальвинистская партия в Нидерландах до своего объединения с другими политическими структурами в Христианско-демократическую партию называлась Антиреволюционной партией.
Попытка современных католиков-консерваторов и евангелистов смешать политику со своими религиозными взглядами явно противоречит не только идеям Французской революции, которая стремилась защитить свободу от религии, но и Американской революции, которая утвердила свободу религии. Обе группы выбрали своей мишенью тщательно возведённые барьеры между церковью и государством.
Это опасно, причём не только потому, что усиливает нетерпимость, но и потому, что бросает – в духе взглядов де Местре – вызов идее, согласно которой политические споры должны опираться на человеческий рассудок. Как только политический конфликт превращается в столкновение вер, компромисс становится невозможен. Верующий не может торговаться по поводу священного принципа. Для тех, кто видит в Трампе инструмент Бога, не важно, насколько рациональны выдвигаемые его оппонентами обвинения в должностных преступлениях. Они обязаны его защищать. Называть это неразумным – значит не понимать смысла их защиты. Вы не можете спорить с Богом.
Не исключено, что электоральной базы почитателей Трампа будет недостаточно, чтобы сохранить за ним Белый дом после 2020 года. Но столь рьяной вере трудно противостоять с помощью рациональных планов решения тех или иных проблем. Именно поэтому очень тревожно слышать, как люди, входящие в руководство американского правительства, рассуждают о политике в терминах, которые следовало бы произносить в церкви. Они оспаривают фундаментальные принципы Американской республики, и в результате они даже могут победить.